Ничто твоей души не сокрушит…
ведь если любишь – ничего не страшно:
и боль разлук любви не иссушит,
и ожиданье будет не напрасно.

Любовь – талант, сама себя творит,
и в трудностях свои шлифуя грани,
поймёт, поддержит, выстоит, простит
и ни оброка не возьмёт, ни дани...

                            Жёнам декабристов

Санный след убегал далеко-далеко…
и, целуя, метель, заметала его.
Свет далёкой звезды освещал этот путь,
освящая его сокровенную суть.

А недавно ещё грел домашний очаг,
но теперь – темнота и над пропастью шаг.
Где-то в прошлом, за дымкой, – дворцы и балы,
только сердце нельзя заковать в кандалы… 
 
И красавицы знатные с мрамором плеч
уезжали в Сибирь, чтоб любовь уберечь,
чтобы слово сдержав, облетевшее храм,
что горбушку, судьбу – разделить пополам.

Увозили с собой отсвет прожитых дней,
и сердца подгоняли уставших коней,
верстовые столбы отдавали им честь,
рудники приближая, что добрую весть.

Бородатые ветры качали тайгу,
и встревоженный филин всё ухал «угу»,
и на смену снегам налетала гроза,
только вдаль неотрывно глядели глаза,

принимая, как данность, сибирскую глушь,
не страшась ни острогов, ни строгости стуж,
ни палящего бреда над ширью степей 
в перезвоне церквей, кандалов и цепей,

чтобы песнью пройти сквозь него – наобум,
вызвав шелестом платьев – берёзовый шум.
Травы кланялись в ноги – полынь с лебедой,
сохраняя их след вдоль судьбы над бедой.

И катила их жизни в порогах река,
и летели года, обронив облака…
И, поправив у лба поседевшую прядь,
лишь умея любить, не способны предать,

утверждали в избраннике веру его  
в свет далёкой Звезды и в себя самого.
И душа не могла усомниться на миг,
потому что любовь лишь одна на двоих…

И над нею не властен и времени след – 
есть начало любви, а конца её нет.
И шептала звезда изумлённо в тиши – 
Нет, нельзя сокрушить этой звёздной души.

Ни мне дарована строка,
Но я к себе её примерю –
Поэт глядел издалека,
И потому – ему я верю.

Вот бьётся бабочка в окно,
Пыльцу жемчужную сбивая –
В полёте к свету не легко,
К нему не каждый долетает…

Я тоже бабочкой лечу,
В мечту нечаянно поверив,
Отдавшись яркому лучу,
Оставив дом с открытой дверью…

Папирус крыльев шелестит,
Края их сбиты от ударов –
В пути ничто не защитит,
Победа не даётся даром.

Лишь ветер мысли ворошит –
Вопросов больше, чем ответов…
И всё ж – ничто не сокрушит
Души, доверившейся свету!

...вот-вот меж пальцев искра пробежит,
Адама вздох – и жизнь полна движений!
И Саваоф, взлетая, мир кружит –  
он восхищён венцом своих творений!
А тот, кто это чудо воплощал,
слеп на лесах, от замыслов знобило…
но с каждым вздохом заново дерзал –
как будто в нём титана зрела сила.

Вот глыбу мрамора в работе он крошит,
чтоб высвободить плоть от плоти века – 
его души ничто не сокрушит,
влюблённого в природу человека – 
в земную стать подобия Творца,
в гармонию души его и тела…
и, ударяя по резцу с торца,
ваятель продолжал упрямо дело. 

Не сохранить мозаику всех лиц,
в изменчивости суетной... Но ты, – 
что нота к строчке, мысль к мостам страниц,
привязано ко мне. Мои черты
вбирая в свой овал, квадрат ли, круг,
НИЧТО не искажая, не губя…
И в юности считала я – ты друг,
сей мир благословляя и любя.
И карандаш мой верил неспроста
ТВОЕЙ игре, где всплески светотени…
Ловушка лет под ношею креста,
где пот труда и от бессонниц тени
вон под глазами… Но себе – дыши! – 
впотьмах прикажешь, прочеркнув обиду,
столкнув её комок на дно ДУШИ,
чтоб улыбнуться, не подавши виду…
Слой амальгамы – лишь оттенки мглы,
взгляд из-под чёлки – жёстче и острее,
и чьи-то тени прячутся в углы,
и стрелок ход куда уже быстрее…
Пусть каждый день сумятицей прошит,
и в зеркале тревожно отраженье,
но амальгамы слой НЕ СОКРУШИТ
звезды во мне. Миную пораженье.

Держу пари, что я ещё не умер,
И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я ещё могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.
                О. Э. Мандельштаму

В сиюминутной смене ощущений,
ты прав, Поэт, ведь как никто другой,
сумев стряхнуть обыденность явлений,
перелетев барьеры поколений,
дерзаешь на дорожке беговой.

Уверен слог – жокею шаг послушен,
и нет границ меж БЫЛО и СЕЙЧАС,
вчерашний день сегодняшним потушен,
и седоку влетает цокот в уши,
и лёгкой рысью балует Пегас.

Пусть Ты вонзён в иное измеренье,
но всё ж, заложник слова, есть закон – 
впитавшие флюиды вдохновенья,
творцов переживают их творенья,
и Ты из тех, кому земной поклон…

Опять неоднозначен день насущный,
шуршат листвой страниц календари…
Ты прав, Поэт, воистину живущий, – 
не умер Ты, и будешь жить в грядущем – 
Ты выиграл у Времени пари!

Дрогнет полночь под натиском слов…
Еретичка, всё вижу иначе –
Расползётся реальности шов,
Жалюзи жеребёнком заплачут,
Утомившись от роли оков.

Присмиревши, исчезнут остатки
Атрибутов дневной суеты,
Распрощавшись, умчатся осадки,
И с холстов закивают цветы…

Частоколом построятся мысли,
Тростниковый прольётся напев –
Очарована далью и высью,

Я войду в эту явь, охмелев.

Ничего, что опять я не высплюсь,
Еженощную ношу неся…

Убаюкает памяти выплеск,
Молчаливостью в сон унося…
Еретичка, пытаюсь у сосен
Разузнать выживанья секрет.
Летаргией охвачена осень,
А зима запорошит мой бред…

Ещё вчера мне было не до песен…
и в сумерках тонул солнцеворот.
Казалось, нет конца кольцу депрессий,
а вот сегодня – всё наоборот.

Держу пари – весны прорвался зуммер,
она дерзает, юна и смела,
И потому, поэт во мне не умер,
и женщина во мне не умерла.

Уже пьянит в набухших почках ветка,
кружит пчелой докучливой строка…
И Купидона стрелы слишком метки,
им не мешают даже облака.

И свежесть губ совсем не потускнела,
и кобальт неба метит синью взгляд.
И, кажется – я многое б сумела,
когда в душе звучит мажорный лад.

Клянусь задором солнечного блика,
что быть стихам и быть ещё любви!
Ведь жизнь непостижимо многолика
и Ты, Господь, её благослови…