|
Вот слиток книги. Он увесист. Он – озарений сплав и свет, итог пути длиною в десять насыщенных и ярких лет. В них – одержимость марафона, чей звон в ушах ещё не стих – зал, сцена, стержень микрофона, и за стихом летящий стих. Я ПОМНЮ тот турнир далёкий, что стал судьбою для меня – перекликаясь, пели строки, игрой диковинной дразня. И порождённые виденья метались искрами в душе – о, эти ЧУДНЫЕ МГНОВЕНЬЯ, без масок, страха, без клише! Отбушевала, отпылала пора турнирная, но с ней чего-то больше в жизни стало – открытий, творчества огней… Поклон создателям турнира, благословившим нас дерзать, за голос здесь звучавшей лиры, за радость Книгу в руки взять! Вот Книга – пульс её и почерк – частот высоких резонанс… ведь десять лет и десять строчек, что Десять Заповедей в нас. |
|
«За этот ад и этот бред, пошли мне сад на старость лет» М.И. Цветаева Опять, уставши друг от друга, мы расстаёмся лишь затем, чтоб снова стать на кромку круга во всей безвыходности тем… Сойдясь в одно, (не это ль счастье?), оставив горечь за бортом, сгораем вместе в прежней страсти, дыша потом по-рыбьи – ртом… Стоят у стен все наши чада, не принятые в «высший свет»,… мне дарящие свежесть сада, и ныне, и на старость лет… А будем счастливы? Кто знает…, но уповаю на детей… Мы вновь с тобой, и круг сгорает, лишь нет о счастье новостей. |
|
...а жизни крутится кино, где мы на старенькой планете творим – иного не дано – и мудрецы в душе, и дети. Звучали строфы, и накал на сцене часто был предельным. И зал, внимая, – замирал от колдовства, от наважденья… Как много было светлых лиц! Жаль, промелькнули годы быстро, в хрустящем шелесте страниц остались строк заветных искры. Десятилетний замкнут круг. Vivat дерзавшим в эти годы!… Мы были счастливы, мой друг, во мгле житейской непогоды. |
|
Ещё вчера мне было не до песен… и в сумерках тонул солнцеворот. Казалось, нет конца кольцу депрессий, а вот сегодня – всё наоборот. Держу пари – весны прорвался зуммер, она дерзает, юна и смела, И потому, поэт во мне не умер, и женщина во мне не умерла. Уже пьянит в набухших почках ветка, кружит пчелой докучливой строка… И Купидона стрелы слишком метки, им не мешают даже облака. И свежесть губ совсем не потускнела, и кобальт неба метит синью взгляд. И, кажется – я многое б сумела, когда в душе звучит мажорный лад. Клянусь задором солнечного блика, что быть стихам и быть ещё любви! Ведь жизнь непостижимо многолика и Ты, Господь, её благослови… |
|
Дрогнет полночь под натиском слов… Еретичка, всё вижу иначе – Расползётся реальности шов, Жалюзи жеребёнком заплачут, Утомившись от роли оков. Присмиревши, исчезнут остатки Атрибутов дневной суеты, Распрощавшись, умчатся осадки, И с холстов закивают цветы… Частоколом построятся мысли, Тростниковый прольётся напев – Очарована далью и высью, Я войду в эту явь, охмелев. Ничего, что опять я не высплюсь, Еженощную ношу неся… Убаюкает памяти выплеск, Молчаливостью в сон унося… Еретичка, пытаюсь у сосен Разузнать выживанья секрет. Летаргией охвачена осень, А зима запорошит мой бред… |
|
Держу пари, что я ещё не умер, И, как жокей, ручаюсь головой, Что я ещё могу набедокурить На рысистой дорожке беговой. О. Э. Мандельштаму В сиюминутной смене ощущений, ты прав, Поэт, ведь как никто другой, сумев стряхнуть обыденность явлений, перелетев барьеры поколений, дерзаешь на дорожке беговой. Уверен слог – жокею шаг послушен, и нет границ меж БЫЛО и СЕЙЧАС, вчерашний день сегодняшним потушен, и седоку влетает цокот в уши, и лёгкой рысью балует Пегас. Пусть Ты вонзён в иное измеренье, но всё ж, заложник слова, есть закон – впитавшие флюиды вдохновенья, творцов переживают их творенья, и Ты из тех, кому земной поклон… Опять неоднозначен день насущный, шуршат листвой страниц календари… Ты прав, Поэт, воистину живущий, – не умер Ты, и будешь жить в грядущем – Ты выиграл у Времени пари! |
|
Не сохранить мозаику всех лиц, в изменчивости суетной... Но ты, – что нота к строчке, мысль к мостам страниц, привязано ко мне. Мои черты вбирая в свой овал, квадрат ли, круг, НИЧТО не искажая, не губя… И в юности считала я – ты друг, сей мир благословляя и любя. И карандаш мой верил неспроста ТВОЕЙ игре, где всплески светотени… Ловушка лет под ношею креста, где пот труда и от бессонниц тени вон под глазами… Но себе – дыши! – впотьмах прикажешь, прочеркнув обиду, столкнув её комок на дно ДУШИ, чтоб улыбнуться, не подавши виду… Слой амальгамы – лишь оттенки мглы, взгляд из-под чёлки – жёстче и острее, и чьи-то тени прячутся в углы, и стрелок ход куда уже быстрее… Пусть каждый день сумятицей прошит, и в зеркале тревожно отраженье, но амальгамы слой НЕ СОКРУШИТ звезды во мне. Миную пораженье. |
|
Микеланджело Буонаротти «И сотворил Бог человека по образу Своему…» ...вот-вот меж пальцев искра пробежит, Адама вздох – и жизнь полна движений! И Саваоф, взлетая, мир кружит – он восхищён венцом своих творений! А тот, кто это чудо воплощал, слеп на лесах, от замыслов знобило… но с каждым вздохом заново дерзал – как будто в нём титана зрела сила. Вот глыбу мрамора в работе он крошит, чтоб высвободить плоть от плоти века – его души ничто не сокрушит, влюблённого в природу человека – в земную стать подобия Творца, в гармонию души его и тела… и, ударяя по резцу с торца, ваятель продолжал упрямо дело. |
|
Жёнам декабристов Санный след убегал далеко-далеко… и, целуя, метель, заметала его. Свет далёкой звезды освещал этот путь, освящая его сокровенную суть. А недавно ещё грел домашний очаг, но теперь – темнота и над пропастью шаг. Где-то в прошлом, за дымкой, – дворцы и балы, только сердце нельзя заковать в кандалы… И красавицы знатные с мрамором плеч уезжали в Сибирь, чтоб любовь уберечь, чтобы слово сдержав, облетевшее храм, что горбушку, судьбу – разделить пополам. Увозили с собой отсвет прожитых дней, и сердца подгоняли уставших коней, верстовые столбы отдавали им честь, рудники приближая, что добрую весть. Бородатые ветры качали тайгу, и встревоженный филин всё ухал «угу», и на смену снегам налетала гроза, только вдаль неотрывно глядели глаза, принимая, как данность, сибирскую глушь, не страшась ни острогов, ни строгости стуж, ни палящего бреда над ширью степей в перезвоне церквей, кандалов и цепей, чтобы песнью пройти сквозь него – наобум, вызвав шелестом платьев – берёзовый шум. Травы кланялись в ноги – полынь с лебедой, сохраняя их след вдоль судьбы над бедой. И катила их жизни в порогах река, и летели года, обронив облака… И, поправив у лба поседевшую прядь, лишь умея любить, не способны предать, утверждали в избраннике веру его в свет далёкой Звезды и в себя самого. И душа не могла усомниться на миг, потому что любовь лишь одна на двоих… И над нею не властен и времени след – есть начало любви, а конца её нет. И шептала звезда изумлённо в тиши – Нет, нельзя сокрушить этой звёздной души. |
|
Ничто твоей души не сокрушит… ведь если любишь – ничего не страшно: и боль разлук любви не иссушит, и ожиданье будет не напрасно. Любовь – талант, сама себя творит, и в трудностях свои шлифуя грани, поймёт, поддержит, выстоит, простит и ни оброка не возьмёт, ни дани... |